26.05.2016
О Борисе Немцове
Издание «Meduza»
«Ну что, ласточка, смотри, сколько людей пришло»
Воспоминания Ольги Шориной, помощницы Бориса Немцова
27 февраля 2016 года
Часть первая здесь
Часть вторая здесь
По просьбе «Медузы» о работе и жизни, планах и мечтах Немцова вспоминает его соратница и помощница Ольга Шорина. Она работала вместе с политиком с конца нулевых — в движении «Солидарность» и партии «РПР-Парнас», а после гибели Немцова стала директором фонда его имени — Boris Nemtsov Foundation for Freedom.
Третья часть
Немцов наслаждался довольно простыми вещами: любил море и солнце, жару, любил спорт до изнеможения, любил вкусную еду. Не мог сидеть на одном месте долго. Следил за здоровьем. Повторял: «Я должен его (Путина) пережить».
Весной 2014-го Немцов впервые уехал из России больше, чем на две недели. Был в Тель-Авиве, лечился и думал, что делать дальше. Только что, в марте, прошел Марш мира — в знак солидарности с Украиной, Крым присоединили, в Донбассе война. Периодически появлялись слухи о новых посадках по «болотному делу». В общем, было, о чем подумать. Я навестила его в конце апреля, так получилось, что на христианскую Пасху. И мы, пожалуй, впервые очень долго проговорили про жизнь, не отвлекаясь на рабочие вопросы. Я тогда спрашивала его: остался бы он за границей, в какой стране, что бы делал?
Может, уже плюнуть вам и заняться своей жизнью, спортом, серфингом этим и мемуарами, говорила я. Борис Ефимович тогда мне сказал, что думал об этом. Точнее, думал о том, что не хочет сидеть в тюрьме по прихоти Путина, например, десять лет — возраст уже не тот, жалко тратить время. В 2014 году его арестовали на десять суток, и он сказал мне, что они дались ему физически сложнее тех пятнадцати в начале 2011 года.
Думал ли он, что его могут убить? Он иногда говорил об этом, но, скорее, в форме вопроса: а могут ли его убить? И, как правило, сам же отвечал — нет, не могут убить бывшего первого вице-премьера. Может, он сам себя и окружающих так успокаивал? Я пыталась понять это весь год после убийства.
Фото: Ольга Шорина
Тогда, на набережной Тель-Авива, Немцов рассуждал, что если вдруг придется эмигрировать, он будет жить там, где тепло, будет писать книги, создаст Фонд свободной России. Но это были просто мысли вслух — билет в Москву был уже куплен, идея баллотироваться в Госдуму от Ярославля захватывала его все больше.
Немцов в день нашего разговора был философски настроен — это совсем не его стиль. Сказал мне тогда, что на самом деле прожил удивительно насыщенную жизнь: в 30 лет — губернатор, потом первый вице-премьер, побывал преемником Бориса Ельцина, участвовал в стольких выборах. И у власти был, и в оппозиции. Кто еще таким опытом и такими переживаниями похвастает?
Мне кажется, он изменился после этой поездки — стал жить, не оглядываясь и ничего не боясь. Тогда он написал в ФСБ и Следственный комитет заявление о кадыровцах в Донбассе. Тогда он в Киеве дал интервью с матерной характеристикой Путина. На его предложение написать доклад «Путин. Война» — про российскую армию в Донбассе, я сказала, что за это и убить могут. Он отмахнулся: «Да ладно тебе, мы же на открытых источниках».
Я иногда советовала ему посмотреть какое-нибудь кино. Но не могу сказать, что он очень увлекался этим. Зная о его переживаниях последних месяцев, предложила ему фильм «V значит вендетта». Он написал мне: «Сильно, но не совсем про нас. Скорее, про то, что за свободу можно бороться любыми средствами. Ты хочешь, чтобы мы пересмотрели средства?» Я ему пишу: «А мне кажется, что возможны моменты, когда других средств просто нет». Немцов ответил: «Меня очень часто посещают эти мысли. Только проблема — мне уже 55))».
Мы виделись с Немцовым и Ильей Яшиным в среду, 25 февраля 2015-го — ужинали, потом сходили в магазин за продуктами. А потом Немцов предложил проводить нас до офиса, где у Яшина стояла машина. Просто хотел прогуляться с нами. И обратно домой он по Пятницкой возвращался один. В четверг опять виделись в офисе, были какие-то последние разговоры перед антикризисным маршем «Весна». До него оставалось меньше трех дней, и он состоится — только станет маршем памяти Немцова. Я знала, что в пятницу, 27-го, Борис Ефимович в офис не приедет. Во второй половине дня будет на «Эхе Москвы», а потом пойдет домой. Договорились встретиться на марше. На следующей неделе он должен был начать писать доклад «Путин. Война».
Несколько раз в пятницу порывалась ему написать, но решила, что потом поговорим.
Незадолго до полуночи позвонила помощница Немцова — я была уже дома. А она сбивчивым голосом говорит: «Аня (подруга Немцова Анна Дурицкая — прим. „Медузы“) позвонила. Его убили. Этого не может быть». Я очень боялась ехать. Позвонила Яшину, (сопредседателю «Парнаса» Михаилу) Касьянову. Поняла, что физически не смогу поехать одна. Попросила Иру Воробьеву с «Эха Москвы» заехать за мной и поехать на мост.
Фото: Максим Шеметов / Reuters / Scanpix
Аня Дурицкая не москвичка, она из Киева, поэтому место она мне описала так: «большой мост у Кремля». Мы, естественно, поехали на Большой Каменный. Там ничего, но тут позвонил Яшин, он раньше нас доехал и понял, что не на Каменном, а на соседнем — Москворецком. Место убийства еще не оцепили. Я подошла и увидела ботинки с острыми мысами, джинсы True Religion, простроченные белой ниткой, голубой свитер. Он лежал на боку. Я не видела головы и лица. Не видела крови — потом объяснили, что было сильное внутреннее кровотечение. Какие-то сотрудники полиции начали его поворачивать на спину, свитер задрался. В это время начали съезжаться журналисты с камерами, а полиция отгоняла их и устанавливала оцепление.
Полицейские начали искать среди тех, кто приехал, кого-нибудь в свидетели по делу. И отправлять в управление Следственного комитета по Тверскому району Москвы — небольшое здание во дворах. Там я встретила и Аню и того свидетеля, который шел в наушниках за убийцей.
Я дала очень краткие показания. Тогда следователи спрашивали обо всех возможных версиях: — бизнес, личная жизнь, месть противников, конкуренция. Аню перевезли в управление СК по Москве. Она звонила мне оттуда в истерике и кричала, что ее сейчас посадят. Как ни странно, но меня туда пустили. На самом деле, только с одной целью: — следователь с генеральскими погонами просил меня убедить Аню остаться в России и поехать жить в санаторий Следственного комитета где-то в Подмосковье. Я отказалась, на что генерал сказал: я умею быть очень убедительным, я дело летчицы Савченко вел. После этих слов мне захотелось поскорее отправить Аню в Киев.
Я забрала ее ночевать к себе домой. Вместе с ней получила двух сотрудников, охранявших ее как важного свидетеля. Очень вежливые, в бронежилетах и с автоматами. Они сидели в подъезде. Еще двое — на улице в машине.
Ездили мы с Аней на допросы в СК под охраной. Нам выделили молодого активного следователя, который получил перевод в Москву за удачно пойманного бежавшего из тюрьмы рецидивиста. На внезапные Анины слезы и истерики он не знал, как реагировать. Мы же с нашим адвокатом Вадимом Прохоровым хоть как-то пытались ускорить следственные действия. Было видно, что с каждым днем Ане все тяжелее даже нормально разговаривать.
Три дня и три ночи мы провели в СК. Аню отпустили в Киев в понедельник 1 марта. А я в этот же день отпросилась у следователей на Марш памяти. Я шла по набережной и вспоминала, как в декабре 2011-го Немцов шел этим же маршрутом и вел за собой людей. Шел и восхищался. Я и сейчас представляла его среди всех этих людей — ведь он так хотел большую протестную антивоенную акцию у стен Кремля. Стояла на Москворецком мосту, люди шли и кричали: «Нет войне!» И словно слышала его фразу: «Ну, что, ласточка, смотри, как круто получилось. Я даже не ожидал, что столько народу придет».
Не узнала его на похоронах. Только руки были его.
Ольга Шорина
Бонн