Человеческий ресурс Бориса Немцова

15.02.2018
О Борисе Немцове

Издание «Snob»
Валерий Панюшкин: «Человеческий ресурс Бориса Немцова»
7 апреля 2015 года

Валерий Панюшкин:
«С убийства Бориса Немцова прошло 40 дней. Я был его другом, но это ничего не значит. У Немцова было много друзей. Тысячи. Все они держались с Немцовым на равных, позволяли себе шутить над ним, подтрунивать и даже кричать на него. Даже тогда, когда он был губернатором, вице-премьером правительства или лидером парламентской фракции. Потому что он позволял кому угодно быть с собою на равных. Потому что в этом был его главный ресурс.

Это

Как-то раз я видел Немцова зарабатывающим деньги. Биржевая игра была для него, вероятно, не единственным способом заработка. Довольно часто от него можно было услышать истории про спонсоров. Например, про то, как еще в начале нулевых Ходорковский давал денег немцовской партии «Союз правых сил» и одновременно – партии «Яблоко». И обе эти партии боролись примерно за один электорат. Так что Немцов ездил к Ходорковскому в Жуковку гулять по аллейкам, а Ходорковский (по рассказам Немцова судя) пытался заручиться обещаниями, что его деньги не будут использованы «Союзом правых сил» против «Яблока» и «Яблоком» – против «Союза правых сил». Это же глупо. Глупо же бороться друг с другом на деньги одного и того же спонсора. Это же значит просто взаимно сжигать бюджет. Но про эту встречу с Ходорковским Немцов рассказывал без всякого энтузиазма, поскольку междоусобицы двух демократических партий избежать не удалось, деньги Ходорковского были именно что сожжены в этой взаимной борьбе, никакой интересной игры из выборов не получилось, а получилась в лучшем случае прогулка с Ходорковским по аллейкам в Жуковке.

Биржевая игра – другое дело. Однажды я пришел к Немцову в офис. Он снимал офис в высотке на Котельнической набережной. Почему-то ему нравилась эта мрачноватая сталинская помпезность и призраки репрессированных вокруг офиса либерального политика. На стенах, предназначенных для портретов вождей в дубовых рамах, висели плакаты, изображавшие самого Немцова в образе Жан-Клода Ван Дамма и Брюса Ли. На одном из кресел сидела кукла Немцова из сатирической программы «Куклы». Сам же Немцов сидел за столом, пялился в компьютер, был крайне увлечен происходящим в компьютере и только бурк­нул мне:

– Привет, Панюшкин, проходи.

Я принял чашку чая из рук неизменной немцовской помощницы, посидел минуту, констатируя, что компьютер привлекательнее меня, и спросил:

– Боря, ты что, там, в компьютере, порнуху смотришь?

Мы всегда так обращались друг к другу. Я к нему по имени, он ко мне по фамилии, оба друг к другу на «ты». Такая манера обращаться с Немцовым была характерна для тысячи людей.

– Подожди, Панюшкин, тут такое…

И, ни разу не взглянув на меня, Немцов пояснил сухо, что одна из голубых фишек то ли растет стремительно, то ли, наоборот, стремительно падает, что надо ее то ли продавать, то ли покупать, что Немцов уже проделал все это, а теперь важно не пропустить момент и зафиксировать прибыль.

Временами Немцов звонил своему то ли партнеру, то ли биржевому брокеру. Они обсуждали судьбу голубой фишки. Посреди одного из таких обсуждений Немцов вдруг заорал:

– Сейчас, сейчас, надо сейчас!

И трубка заорала в ответ так, что я расслышал:

– Да! Да! Продаем!

Насколько я понимаю, Немцову оставалось нажать пару кнопок в компьютере, прибыль была бы зафиксирована, только нажимать кнопки следовало быстро.

И тут началось – ЭТО. Немцов, до ЭТОГО действовавший и говоривший быстро, вдруг словно бы впал в заторможенное состояние, принялся делать все так, как будто плывет в меду. Говорил с пятисекундными паузами после каждого слова. На те пару кнопок, которые следовало нажать, чтобы зафиксировать прибыль, Немцов нажимал медленно. Передо мной была как будто рапидная киносъемка. Он как будто оттягивал момент своего биржевого торжества. Как оттягивают оргазм, уже зародившийся внутри, но еще не про­изошедший. Наконец, спустя чертову вечность, прибыль была зафиксирована таким жестом, каким пианист берет финальный аккорд. А воздух звенел, словно в этой комнате только что отзвучал второй концерт Рахманинова. Немцов встал из-за стола, подошел пожать мне руку и улыбнулся буднично:

– Привет, Панюшкин.

…ЭТО – эти замедления, паузы, оттяжку, нарочито медленные движения – я видел в исполнении Немцова еще несколько раз. ЭТО происходило всегда за мгновение до решительного поражения или решительной победы.

Например, в Киеве во время «оранжевой революции». Нам срочно надо было попасть с Крещатика в Верховную раду. Это было важно. Это было важно сделать за несколько минут. Но Крещатик был запружен народом. Такси нельзя было вызвать. Машины, хоть ты режь, не могли пробиться сквозь толпу.

– Бежим! – сказал Немцов.

И мы побежали. Мимо Бессарабки, вверх в гору. Метров через пятьсот я вынужден был признать, что нахожусь в куда худшей, чем Немцов, спортивной форме. Я стал задыхаться и отставать.

И вдруг рядом с Немцовым остановилось случайное такси. Это не было свободное такси. В такси ехали люди. Но машина остановилась, люди вышли наружу и закричали:

– Немцов! Вы Немцов! Вы, наверное, спешите куда-то. Вам, наверное, нужно такси. Берите наше.

И тут началось ЭТО. Немцов медленно обернулся, сделал три шага к машине, как будто бы плыл в меду. Медленно поблагодарил людей, уступивших ему такси: пожал руки парням, поцеловал девушку. Я тем временем успел проковылять сто метров своего отставания, плюхнулся, задыхаясь, на заднее сиденье. А Немцов медленно распахнул дверь и медленно сел рядом с водителем. Дверь захлопнулась, и прибыль народной любви была зафиксирована.

Или в другой раз, на «Марше несогласных», Немцов говорил что-то журналистам, кричал что-то сторонникам, как вдруг налетели бойцы ОМОНа и заломили Немцову руки. И ЭТО началось. Он медленно расправил плечи. Омоновцы потащили его к автозаку как будто бы сквозь мед. Он медленно взошел по ступенькам тюремной машины. И дверь, фиксируя убытки от полицейского произвола, медленно захлопнулась за ним…

Теперь в его офисе на Котельнической набережной мне вспомнилось все это, и я сказал:

– Привет, Боря.

Ответил на рукопожатие и слегка пожалел, что ЭТО уже закончилось и нельзя больше наслаждаться измененным пространственно-временным континуумом».

Искаженные правила

– Ну что? Много денег заработал? — спросил я.
Немцов отмахнулся небрежно в том смысле, что сумма заработанных денег не имела значения, а имел значение сам факт победы.

– Откуда вообще у тебя деньги, Борь? Или, хочешь, я переформулирую острее: ты украл что-нибудь, когда был у власти?
Немцов явно пребывал в благодушном настроении и охотно продолжил беседу, несмотря на предложенный мною полемический тон.
– Когда это я, по-твоему, Панюшкин, был у власти?

– Ну… В 1997 году разве ты не был вице-премьером правитель-ства?
– Я был вице-премьером, да. Но ты помнишь, кто еще был вице-премьером, кроме меня? Заверюха. Александр Заверюха. Можно считать правительство реформаторским, если вице-премьеры в нем Немцов и Заверюха? А про Думу ты помнишь, что она была коммунистическая? Что ни одной реформы через нее провести было нельзя — это ты помнишь? Это ты называешь «быть у власти»?

– Хорошо, ты не был у власти. Но как ты разбогател?
– Это ты называешь «разбогател»?

– О’кей, добился благосостояния. Как?
– Я купил «Газпром», — эта немцовская прямота всегда несколько ошарашивала. — Сразу после отставки правительства Кириенко меня пригласили по всему миру с лекциями про дефолт. У меня был большой тур. Я очень неплохо заработал. И на все вырученные деньги купил акции «Газпрома», которые тогда сильно упали. А потом они сильно выросли, и я их продал. И стал играть на бирже. Как ты сегодня видел, довольно успешно.

Стандартная схема немцовской политической борьбы

Насколько я понимаю, он всегда ввязывался в политическую драку, понимая заранее, что соперники будут играть не по пра-вилам. Он рассчитывал обыграть их, несмотря на то что они мухлюют. Он понимал, например, что его зовут в вице-премьеры не для того, чтобы дать шанс наладить энергетику, а для того, чтобы разрушить его успешную губернаторскую карьеру. Он знал, что коллеги по правительству будут подставлять его. Знал, что депутаты Государственной думы будут вставлять палки в колеса. Но ему казалось, будто их можно обыграть, несмотря на это.
Он всегда так поступал. Ему почему-то всегда казалось, что сте-пень шулерства соперников можно принять в расчет и преодолеть.
Например, перед «оранжевой революцией» в Киеве мы сидели в гостиничном кафе, и Немцов говорил:

– Смотри, они будут фальсифицировать выборы. Они будут устраивать карусели.

Дальше с листком бумаги в руках Немцов рассказывал мне, сколько, по его сведениям, штаб Януковича нанял карусельщиков. Немцов подсчитывал, сколько штабом Януковича зафрахтовано автобусов, чтобы развозить карусельщиков по избирательным участкам. Он учитывал число открепительных удостоверений. Умножал все это на двенадцать часов, в течение которых открыты избирательные участки. Приплюсовывал голоса, которые можно вбросить на досрочном голосовании. И резюмировал:

– Видишь? Ющенко все равно выигрывает. Даже несмотря на карусели и досрочное голосование. Согласен? Можешь оспорить мои цифры.

Я тогда покачал головой и ответил:
– Боря, они, конечно, устроят вброс, запустят карусели, но это только для того, чтобы освоить бюджет вброса. На самом деле они просто не будут считать голоса. Просто напишут, сколько им надо, и Янукович выиграет.
Такая постановка вопроса смутила Немцова. Он посмотрел на меня и спросил:

– Ты думаешь, они совсем киборги?
– Я думаю, они совсем киборги.

Не прошло и суток, как Янукович был объявлен победителем на выборах и «оранжевая революция» началась.
Немцов всегда ошибался в подобных случаях. Он никогда не мог считать своих оппонентов людьми, совсем уж лишенными каких бы то ни было человеческих черт. Это, вероятно, потому было так, что сам Немцов слишком дорожил своими человеческими чертами — способностью влюбляться, способностью испытывать счастье от того, что стоишь на доске с парусом, способностью радоваться вкусной еде и хорошему вину. Он не мог представить себе людей, которые не чувствуют всего этого. Ему казалось, что и у вора должен быть кодекс чести, пусть воровской. И про шулера Немцову казалось, что шулер мухлюет в рамках своих шулерских правил мухлежа. В его голове не укладывалось, что члены правительства, депутаты Государственной думы могут работать против интересов страны и своих собственных, лишь бы навредить конкуренту. Немцов не мог вообразить, что выборы могут быть не просто фальсифицированы, а совсем нарисованы с первой до последней цифры. Ему казалось, что ложь может быть только искажением правды, и он не мог себе представить тотальной, не имеющей отношения ни к каким фактам лжи.

И поэтому проигрывал. За мгновение до проигрыша останавливался и начинал действовать медленно, говорить с долгими паузами, двигаться, как будто в меду, словно бы оттягивать неизбежное уже, неотвратимое поражение.

Ресурс Немцова

После поражения он хорошо знал, что делать. Я несколько раз видел его после поражений: он шел разговаривать с журналиста-ми, благо у них не ослабел интерес к Немцову, даже когда тот вылетел из Думы со своей партией.
Еще я несколько раз бывал задержан с ним вместе на разных протестных акциях. Если мы стояли вместе, на нас налетало под-разделение ОМОНа, и несколько мгновений я не понимал, что со мной происходило.
Это были люди в масках, не имеющие лиц. Это были люди в броне. Люди, которых если ударишь, не почувству-ют боли. Люди, не понимающие, что, когда бьют сами, причиняют боль. Немцов говорил:

– Надо просто перетерпеть киборгов. Через час самое большее они привезут в ментовку, и там будут нормальные мужики, с которыми можно поговорить.

И, да, я видел, как он разговаривал в отделениях милиции с милиционерами, которые оформляли его. Про жен и детей, про зарплату и график работы, про ваучеры, про рыбалку, про футбол — про все на свете. Эти милиционеры не обязательно стано-вились его сторонниками, но обязательно начинали улыбаться и сочувствовать ему. А многие просили сфотографироваться вме-сте. Сфотографироваться на память с задержанным.

Он разговаривал со всеми. Всегда. На улицах, во дворах, в магазинах. В аэропорту, в самолете, в такси с таксистом. Посреди ликования, когда президент Ющенко поднимался на сцену над Майданом. Посреди пустого ресторана, когда Ирина Хакамада баллотировалась в президенты и набрала голосов меньше самых скромных ожиданий. И никто не пришел к ней на банкет, чтобы отметить окончание предвыборной кампании. Почти никто.
А Немцов пришел и утешал проигравшую, рассказывая байки о виндсерфинге во Вьетнаме.

Однажды ему показалось, что люди больше не хотят его слушать. Я никогда не видел его таким грустным. Он сказал:

– Я тут краудфандинг затеял. Хочу собрать деньги на публикацию доклада «Путин: итоги».
– Совсем плохо с деньгами? — поначалу не понял я.

– Нет, дело не в этом. Просто, может быть, людям это совсем не нужно? Может быть, я совсем зря все это делаю? Тогда ладно. Тогда я лучше не буду издавать доклад про Путина, а поеду во Вьетнам кататься на доске.
Я, кстати, не знаю, собрали ли люди денег на издание доклада, но знаю, что Немцов не мог дольше пары дней испытывать разочарование в человеческом общении.
Он говорил со всеми. Телеведущего Владимира Соловьева, который годами игнорировал его, при встрече звал Вовка и дружески похлопывал по плечу. Бывшего коллегу, депутата от КПРФ, Олега Смолина звал при встрече Олежек и расспрашивал про здоровье близких. Некоторое время я думал, что эта его доброжелательность — отработанный годами политический навык. А потом понял: нет, Немцов не с людьми общался ради успеха в политике, а политикой занимался ради общения с людьми.

Если кто-то еще помнит парламентские выборы, после которых начались митинги протеста на Болотной, то к этим выборам Алексей Навальный дал своим последователям директиву голосовать за любую партию, кроме «Единой России», а Борис Немцов собрал людей — поговорить. И Дмитрий Быков тогда выдумал поросенка Нах-Наха, который призывал бойкотировать выборы, а Виктор Шендерович придумал смешные ролики про этого поросенка, а я привел к Немцову своих друзей-кинематографистов, которые сняли про поросенка Нах-Наха мультик. Дело было в квартире Немцова на Ордынке. Кроме разговоров о деле, мы еще веселились, что ни один из кинематографистов не может оторвать от земли гантели, с которыми Немцов делал зарядку по утрам. Общение получилось: люди, споры, обмен мнениями. И с Алексеем Навальным из этой истории про Нах-Наха получилась публичная дискуссия. И это было важно. Важнее, чем выборы, и даже важнее, чем протесты. Потому что люди совсем разучились разговаривать друг с другом, а умеют только следовать директивам.

Немцов между тем почитал разговоры с людьми главным своим ресурсом. Потому что это и есть главный ресурс. И мы вспомним об этом когда-нибудь, когда в России опять начнется политика.
Я даже думаю, что если бы каким-то чудом Немцов пережил эти четыре выстрела на Москворецком мосту, то, едва очнувшись, принялся бы разговаривать с хирургом о недостатках отечественной медтехники, с анестезиологом — о химической разнице между хлороформом, эфиром и коньяком. Конечно, любезничал бы с медсестрой.

Глупые мечты. На этот раз перетерпеть киборгов не удалось.
Пройти людей, не имеющих никаких человеческих свойств, и выйти к людям, с которыми можно разговаривать, не получилось.
Мне кажется, я знаю, как ЭТО было между первой пулей и четвертой. Медленные движения. Как в меду».

07.04.2015
Источник: Сноб