25.02.2020
История. Интервью с Борисом Немцовым
Нордост, 10 лет
Новая газета
Расследование «Новой газеты». 10 лет «Норд-Осту»
Что мы узнали
Елена Милашина
4 июня этого года вступило в силу решение Страсбургского суда по делу «Норд-Оста». Суд признал, что штурм захваченного террористами Театрального центра был приемлемой мерой, но одновременно обязал российские власти провести эффективное расследование и представить «удовлетворительное и убедительное объяснение причин смерти заложников и установить степень ответственности должностных лиц за их смерть».
В юридическом смысле решение ЕСПЧ является «вновь открывшимся обстоятельством», поэтому адвокаты «Норд-Оста» Игорь Трунов и Людмила Айвар подали в СК РФ заявление о проведении проверки и возбуждении уголовного дела против членов оперативного штаба по проведению контртеррористической операции и спасению заложников.
ЕСПЧ установил, что действие смертоносной силы со стороны спецслужб (газа) в сочетании с неэффективностью спасательной операции стали основными причинами гибели заложников. ЕСПЧ также установил, что российское следствие не расследовало очевидные факты халатности должностных лиц (членов оперативного штаба), отвечающих за общую координацию действий по спасению заложников.
В деле «Норд-Оста» есть две большие тайны: формула газа и состав членов оперативного штаба по проведению контртеррористической операции и освобождению заложников. Формулу газа российское правительство категорически отказалось раскрыть даже Европейскому суду. Накануне 10-й годовщины «Норд-Оста» адвокаты Трунов и Айвар получили от следователя Супруненко письмо с отказом возбудить проверку и уголовное дело в отношении членов оперативного штаба. Норд-остовцы тут же обжаловали это решение следователя в суде и готовятся к долгому и традиционно безрезультативному процессу, по окончании которого вновь обратятся в Европейский суд по правам человека.
Юридическая война, которую жертвы «Норд-Оста» объявили российскому государству, — это наша война. Она направлена на защиту всего общества от «правила третьего дня»*. Если внимательно проанализировать события в Буденновске, Кизляре, «Норд-Осте», Беслане — то будет очевидно, что силовая операция происходит, как правило, на третий день, часто ночью третьего дня. Эта закономерность арифметически банально воплотила жесткий принцип: переговоры с террористами не ведем. Не только не ведем, но даже не используем, чтобы потянуть время для подготовки эффективного спасения заложников от последствий штурма. В «Норд-Осте», как и через два года в Беслане, сложилась уникальная ситуация: силовики отдельно от гражданских планировали силовое решение проблемы. А вот детали спасательной операции не прорабатывались вообще, так как являлись сферой компетенции гражданских лиц. Детали же силовой операции скрывались от тех же гражданских до последнего момента. Вопрос о жизни заложников, таким образом, решала «русская рулетка». Выжил тот, кому повезло.
Главная задача, которую демонстративно, раз за разом решает власть в таких экстремальных ситуациях, как захват заложников, — быстрая ликвидация самой проблемы. То есть террористов. А последствия в виде сотен жертв всегда можно «повесить» на извечный российский бардак. Но у каждого бардака есть имя, фамилия и должность.
Приказа о создании и составе оперативного штаба по «Норд-Осту», видимо, не существовало изначально. Официальная версия — все документы штаба были уничтожены вскоре после теракта — не выдерживает критики, потому что никто никаких документов не видел в те октябрьские дни. Тем не менее состав оперативного штаба — секрет Полишинеля. Если внимательно вчитаться в уголовное дело, в котором нет ни одного допроса принимавших ключевые решения силовиков, все равно можно отследить главного «ответственного за бардак». Во всех допросах гражданских членов штаба или тех, кто был привлечен к переговорам с террористами, фигурирует заместитель начальника ФСБ РФ Владимир Проничев. Нет сомнений в том, что именно этот человек руководил оперативным штабом. Именно он поделил штаб на «военных» и «гражданских», именно он засекретил важнейшие детали силового сценария — время штурма, состав газа и антидот, снижающий риск от воздействия отравляющей составляющей газа. Андитоды были. Но не у спасателей и реаниматологов, а у сотрудников ФСБ, которые доставили этот антидот в больницы тогда, когда «уже было можно». Через несколько часов после штурма.
Составить список членов оперативного штаба, пусть и неофициальный, неполный, но вполне достаточный для возбуждения дела, нам помогли далеко не рядовые участники тех событий.
Итак, список.
Генерал Проничев, заместитель директора ФСБ РФ, получивший звание Героя России за «Норд-Ост», возглавлял оперативный штаб.
В силовой блок штаба также входили: заместитель директора ФСБ РФ В. Анисимов и заместитель директора ФСБ РФ А. Тихонов, заместители министра МВД А. Чекалин и В. Васильев, руководитель департамента по борьбе с организованной преступностью МВД РФ А. Овчинников и его заместитель Ю. Демидов, начальник УФСБ по Москве и Московской области В. Захаров.
Администрация президента была представлена членом оперативного штаба Сергеем Ястржембским, который отчитывался перед Александром Волошиным. В штабе Волошин не появлялся, но руку на пульсе, по свидетельствам очевидцев, держал, перед ним отчитывался даже генерал Проничев. К Волошину ездили почти все политики, депутаты Госдумы, которые участвовали в переговорах с террористами.
Особо надо отметить, что в переговорах участвовали только гражданские лица или бывшие военные — такие как Руслан Аушев и входивший в штаб Асламбек Аслаханов.
Членом штаба являлся депутат Госдумы от Москвы Валерий Драганов. Он входил в так называемый «гражданский штаб», или «штаб Москвы». Возглавлял этот штаб мэр Москвы Юрий Лужков. Членами штаба были руководитель ГУВД Москвы Пронин, а также все руководители департаментов московского правительства. В частности, руководитель департамента здравоохранения Сельцовский, единственный член штаба, установленный следствием в ходе проверки по заявлению депутатов СПС Немцова и Хакамады.Этот список «засекреченного» состава оперативного штаба нам удалось составить всего за несколько дней. Следствие не смогло сделать и этого — за 10 лет. Все эти годы следователи уныло продлевали основное дело по «Норд-Осту», фигуранты которого — мертвые террористы. Ответ на главный вопрос — при каких обстоятельствах стал возможен массовый захват заложников в центре Москвы — повис в воздухе, видимо, навсегда, так как ни за одну ниточку следствие так и не потянуло. Дело по террористам надо закрывать. По «Норд-Осту» надо открывать новое дело против тех, кто возвел «правило третьего дня» в неписаный преступный закон.
«Я стал свидетелем гнусной истории»
БОРИС НЕМЦОВ, В 2002 ГОДУ — ДЕПУТАТ ГОСДУМЫ РФ, ЛИДЕР ПАРТИИ СПС
— Борис Ефимович, решение Европейского суда по жалобе «Норд-Оста» вновь поставило вопрос об ответственности членов оперативного штаба за неэффективное спасение заложников…
— Я очень рад этому решению. Сразу после теракта наша фракция СПС поставила вопрос в Госдуме о проведении парламентского расследования обстоятельств трагедии. Нас не поддержало даже «Яблоко». Это меня тогда поразило. Я знал, что было гигантское давление из Кремля, чтобы никаких парламентских инициатив по расследованию не было. Но мы все равно создали нашу фракционную комиссию и обратились к очевидцам событий, к военным врачам, специалистам МЧС, к бывшим заложникам, к родственникам погибших. Они приходили, давали показания, врачи и эксперты отсматривали видеозаписи и комментировали действия по спасению заложников. По результатам этой работы был составлен доклад и сделаны выводы: спецназ действовал четко, а при спасении людей была проявлена преступная халатность, которая привела к гибели заложников. И причина смерти не в отравлении газом, а в неправильном спасении.
— Европейский суд в своем решении говорит о том, что газ был сильнодействующим отравляющим веществом и состоит в причинно-следственной связи с гибелью заложников.
— Мы отталкивались от официальных заключений о причине смерти заложников. Там ничего не было сказано об интоксикации. Мы хотели рассмотреть вопрос с газом, но эксперты-медики, которые нам помогали в расследовании, отрицали всякую связь между газом и смертью людей.
— Поднимала ли ваша комиссия вопрос о том, почему те, кто отвечал за подготовку спасательной операции, ничего не знали ни о времени начала штурма, ни о газе, ни о медицинских средствах нейтрализации последствий воздействия газа на организм?
— Нет. Опять же по той причине, что наши эксперты отталкивались от официальных заключений о причинах смерти заложников, в которых ничего об отравлении газом не было сказано. Допускаю, что наши эксперты могли ввести нас в заблуждение. Это были военные врачи. А на каком основании Европейский суд пришел к выводу о том, что газ был отравляющим веществом?
— Во-первых, были заявления официальных лиц. Начальника УФСБ Москвы Захарова, руководителя центра «Защита» Гончарова и других о составе газа. Был назван фентонил — анестезирующее вещество, высокотоксичное, если применять без строгой дозировки. Во-вторых, у потерпевших есть много данных о том, что бывшие заложники под воздействием газа теряли сознание, наступал паралич дыхательной системы. То есть первопричиной состояния комы был газ, а потом уже неправильное и несвоевременное спасение, отсутствие четких срочных реанимационных мер, в том числе дозированное введение антидота: кому-то вводили, кому-то нет. Также специально для Европейского суда была проведена токсикологическая экспертиза по тем сведениям, которые известны о составе газа. Вывод этой экспертизы: во время штурма было применено высокотоксичное и опасное вещество.
— У меня были сведения, что этот газ был доставлен из Израиля. Это правда?
— Есть только сведения о том, что засекреченный сотрудник ФСБ — химик, который разработал формулу газа, — закрытым указом президента был представлен к званию Героя России за операцию в «Норд-Осте».
— То есть за умерщвление людей этот человек получил звание Героя?
— Официально, я думаю, за разработку формулы газа. Борис Ефимович! Установили ли вы ответственных лиц за неготовность к спасательной операции?
— В докладе были названы фамилии московских чиновников, отвечавших за медицинскую составляющую, — руководитель департамента здравоохранения Сельцовский и руководитель Центра экстренной медицинской помощи Костомарова. С этим докладом и видеоматериалами я пошел к Путину. И сказал, что нужно возбуждать уголовное дело по факту халатности чиновников. Путин меня спросил: а что, мы тем самым вернем к жизни погибших? В общем, он открытым текстом сказал, что он против. Мы победили, террористов уничтожили, нечего ворошить прошлое.
— Что вам известно о роли заместителя руководителя ФСБ РФ Владимира Проничева?
— Проничев руководил штабом. Я там был в эти дни, хотя нас не везде пускали. Но мне говорил член штаба Ястржембский о том, что Проничев руководит штабом.
— А Лужков чем занимался?
— Он там был. Делал, что нужно. Но он не был самым главным. Я стал свидетелем гнусной истории: в Кремле испугались, что рейтинг Лужкова поднимется, потому что Лужков реально что-то делал для спасения людей. Лужкову и мне запретили идти на переговоры к террористам.
— Как и кто вам запретил?
— Был прямой звонок от Путина. А потом подошел Проничев и сказал: вам и Лужкову ходить не следует. Я уже Лужкову сказал и теперь говорю вам. Я попросил объяснить мне причину. Проничев мне сказал: идите в Кремль и разбирайтесь. Я пришел к Волошину и попросил объяснить, что это все означает. Почему Путин настаивал, чтобы мы с Лужковым не ходили на переговоры? Неужели он так беспокоился о наших жизнях? Волошин мне сказал: Путину не нравится, что у вас растет рейтинг.
— Вы считаете, что у кого-то нашлось в те дни время на измерение и отслеживание каких-то рейтингов?
— Я не знаю. Логика была такая: пойдут Лужков или Немцов. Мэр Москвы и бывший губернатор. И, допустим, заложников отпустят. И тогда они герои. Правильно? Они не хотели нашего успеха. Мне так сказал Волошин. Я обсуждал этот момент с Ястржембским. Он был в шоке.
«Нам объяснили: о газе никому не говорили, чтобы не было утечки»
ИРИНА ХАКАМАДА, В 2002 ГОДУ — ДЕПУТАТ ГОСДУМЫ РФ, ЛИДЕР ПАРТИИ СПС
— Ирина Муцуовна, мы пытаемся восстановить максимально точно список членов оперативного штаба и алгоритм принятия решений этим штабом.
— Я не была членом штаба. Пошла туда по приглашению Сергея Ястржембского. Он мне позвонил.
— А кем был в штабе сам Ястржембский?
— Мне не показалось, что он был главным. Он был членом штаба. Был на связи с Кремлем.
— Вы можете рассказать о роли главы администрации президента Александра Волошина?
— После того как вышла из здания ДК после переговоров с террористами, я поехала к Волошину и доложила ему о том, что видела.
— Что вы можете сказать о роли Проничева? Какие инструкции он вам давал?
— Он был озабочен переговорным процессом и, соответственно, концепцией спасения заложников. Мне показалось, что в тех помещениях штаба, где я была, не было силовиков. Гражданские не принимали серьезные решения. А из силовиков я видела только Проничева.
— Что вы можете сказать о роли Лужкова?
— А я его там не видела.
— О чем вас расспрашивал Проничев, когда вы вышли с переговоров?
— Мне дали задание: посмотреть, как заминирован зал, какая взрывчатка, сколько террористов, где они располагаются. Но в зал мы не попали и ничего не видели. Я рассказала Проничеву о том, сколько террористов видела, как они себя ведут, какие у них требования. Сказала, что согласны пропустить врачей, но только иностранных. Сказала, что боевики готовы принять пищу и даже выпустить иностранных граждан.
— Была ли какая-то перспектива в переговорном процессе, по-вашему мнению?
— Я уверена, что можно было тянуть этот процесс. У них были не только невыполнимые требования, но и вполне конкретные. Они хотели и готовы были вести переговоры с человеком, у которого были бы полномочия. Тянуть время таким образом, чтобы максимально хорошо подготовить операцию по спасению заложников. Это было возможно. Расстреливать заложников террористы не будут. Об этом я сказала Проничеву и Волошину. Сказала, что террористы не такие страшные и агрессивные, как кажется, что они не самостоятельны, что больше похожи на солдат, которые выполняют чей-то приказ. Потом я уехала. Я рассказывала журналистам о том, что видела в ДК. После этих интервью мне позвонили и сказали, что я перешла границу. По сути, это была угроза.
— Кто?
— По-моему, эти сигналы поступали из администрации президента. В самом начале этой ситуации мне Немцов передал просьбу Чубайса: ничего не говорим, сидим в боевой готовности и молчим — и слушаем только штаб. Именно это пожелание Чубайса я нарушила, так как я очень боялась поспешного силового развития событий.
— Это было связано именно с тем, что вы высказывали мнение, что переговорный процесс себя не исчерпал?
— Да. Не исчерпал, и нужно использовать его, чтобы по крайней мере подготовить силовую операцию с акцентом на максимально эффективное спасение заложников.
— Штурм начался рано утром 26 октября. Для вас это было неожиданностью?
— Да. Как раз накануне ночью было принято и объявлено по телевизору решение послать на переговоры представителя президента генерала Казанцева.
— Вы участник комиссии по «Норд-Осту» фракции СПС. Вашей комиссии удалось установить членов штаба — и кто конкретно принимал ключевые решения о штурме, о газе, о том, как готовилась спасательная операция?
— Нам удалось только установить, что было два штаба. Один — гражданский, один — военный. Ни один член штаба к нам на комиссию не пришел и показаний не дал.
— Поднимала ли комиссия СПС один из главных вопросов: почему те, кто отвечал за спасение заложников, не знали ни о газе, ни о времени штурма?
— Да. Но нам это объяснили так: о газе никому не говорили, чтобы не было утечки.