«Он навсегда останется живым»

Теперь я знаю отличный рецепт, как научиться быть терпимее к людям. 

Вот стоит у тебя перед глазами человек, с которым поссорился, или который натворил каких-то постыдных глупостей с твоей точки зрения (и ты за это на него очень сердит и обижен). Возьми самую трогательную, самую радостную его фотографию. И мысленно перевяжи в нижнем углу траурной ленточкой. Представь: еще мгновение назад вы орали с ним друг на друга, а сейчас его нет. И больше никогда не будет. Посмотри на него еще раз через это страшное слово «никогда». Ощути это ледяное дыхание непоправимости. Со всей остротой тогда осознаёшь и масштаб, и место, которое человек занимает в твоем сердце. Какими мелкими, глупыми и нелепыми становятся эти обиды и ссоры, вся эта злость, все это глупое правдоискательство… И в следующую минуту ты уже думаешь: «Делай что хочешь, только живи, пожалуйста!»..

Если бы мы почаще делали это мысленное упражнение, мир был бы другим. Мы бы успевали сказать своим близким и друзьям, что мы их ценим, уважаем и любим, вовремя. Человеку важно слышать это здесь и сейчас, пока он жив. Пока он рядом с тобой…

Полтора года назад, поздним февральским вечером, один человек шел домой по центру Москвы. Он был немолод. Он был сильно уставший — был длинный трудный день, он еще не до конца выздоровел после простуды. Еще предстояло переделать огромное количество дел. Марш «Весна» было решено провести в Марьино (и не всем эта идея понравилась). Накануне он много, до хрипоты спорил со своими товарищами про предстоящую акцию, а весь вечер в прямом эфире «Эха Москвы» убеждал людей в необходимости участия в марше…

Он шел домой, из ГУМа, мимо собора Василия Блаженного, по Большому Москворецкому мосту. Он успел пройти по мосту лишь несколько десятков метров.

Несколько выстрелов в спину.
Ледяной асфальт.
Боль.
Темнота…

Он уже никогда не вернется домой. В углу его фотографий теперь навсегда — черная лента…

И этот ужас 18 месяцев жжет изнутри. И не дает мне покоя.

Все эти полтора года я не могу найти себе места. Меня преследуют эти пули, летящие ему в спину. Меня мучает горькая мысль, что все самые теплые и искренние слова в свой адрес он услышать не успел. Что все это прозвучало уже потом, когда его сердце остановилось…

Он был непростой. Иногда резковатый, излишне прямолинейный, он мог легко обидеть. Но только не намеренно, мимоходом. Кто его знал, легко прощали ему этот недостаток. Ибо достоинств было неизмеримо больше… Он был упрямый, порывистый, эмоциональный. Куча народу вспоминает всякие стычки, когда истошно орали с ним друг на друга, сердились, ссорились. Но никто не мог поссориться с ним всерьез. Во всяком случае, не по его вине.

Он был очень сильный и очень добрый. Он забывал обиды, после ссоры легко звонил первым…

Жил открыто, не таясь, под пристальным вниманием друзей и врагов. Он постоянно подставлялся под критику. Его постоянно кто-то ругал. Постоянно в фейсбуке мелькали какие-то реплики, мол, «Немцов уже не тот» (и какая-нибудь конспирология про кремлевскую мафию), мол, «после этого он уж точно закончился как политик». И т.д. Даже от друзей-соратников. Про нашистскую шушеру и ольгинских троллей я вообще молчу — эти нетопыри преследовали его и наяву, и в сети. Говорят, он даже телефон на ночь из-за этого выключал — потому что звонками не давали покоя…

И он не заканчивался. Ни как политик, ни как человек. Публично признавал ошибки, великодушно прощал гадости, которые про него говорили и писали. Смеялся, отшучивался. Впрягался за совершенно посторонних людей, помогал. И извинялся, когда помочь не мог. Придумывал что-то новое, собирал и объединял людей, мастерски разоблачал высокопоставленных негодяев…

Как мало хороших слов мы успели ему сказать. Как мало успели поддержать. Поблагодарить. Выказать заслуженное уважение и восхищение. Да просто похвалить — полушутя, полувсерьез, и увидеть, как его прекрасные тёмные глаза вспыхивают искренней ребячьей радостью… Как горько, что они вспыхивали так редко...

Думаю, что временами ему было очень нелегко. Только об этом никто не знал — он ведь никогда не жаловался. На людях всегда был собранным, решительным и улыбчивым. Он генерировал вокруг себя надежность и оптимизм в условиях, совершенно для этого не предназначенных. Рядом с ним было надежно и не страшно — каждый его соратник знал, что попади он в беду, Немцов всегда впряжется, будет искать адвокатов, поднимать шумиху. Что обязательно поможет твоей семье…

От других он ничего особенного не требовал, но сам жил на пределе сил (только кто это замечал?). Он шел по жизни всегда по восходящей, на максимальном сопротивлении. Отдавал делу, в которое верил и которое считал правильным, всего себя. Целиком. Он боялся, что его убьют, он не хотел умирать. Но получилось, что за свои убеждения он заплатил самую высокую цену…

За эти полтора года наша жизнь стала намного хуже. В адрес Бориса Немцова было сказано невероятное количество прекрасных слов. И никто его уже не ругает и не критикует, как раньше… «Мне не стало хватать его только сейчас, когда он не вернулся из боя…» И вдруг стал понятен масштаб. И выяснилось, что этот непафосный рубаха-парень в джинсах и толстовке был по-настоящему великим человеком. Уникальным. Что в оппозиции (в которой он не претендовал на первенство, довольствуясь ролью модератора) он был как воздух — пока он был, никто про него особо не думал, все просто дышали. Он был нечто само собой разумеющееся, что было и будет всегда. Как восход солнца по утрам. А стоило ему уйти — и страшное удушье схватило за горло. Всё стало разваливаться, мельчать. Как кто-то недавно написал: «Его убили — и будто свет в стране выключили». Да. И кислород ушел. И краски поблекли…

Целая лавина скорби обрушилась на мост, где его убили.

И до сих пор не высохли слезы. И нет утешения. Нет покоя. Оказалось, что этот веселый, кудрявый, чуть нахальный человек занимал совершенно уникальное место в нашей жизни. Что без него невыносимо тяжело — от черной неблагодарности, которой страна платит ему за отданную жизнь, за страшную смерть, за все его титанические усилия сделать жизнь людей лучше. Тяжело от мысли, что не успели дать ему столько любви и тепла, сколько он заслуживал. Тяжело от того, что за этот чудовищный кошмар никто не заплатил, и нет возмездия злодеям…

Он навсегда останется для меня живым, родным.

Я никогда не утешусь и никогда не забуду. Я до сих пор временами плачу — когда его отсутствие чувствуется особенно остро. А не хватает его с каждым днем все больше… Не знаю, кого там лечит это треклятое время, но мне не становится легче. Острое горе уходит глубже и превращается в тупую, постоянную боль, которая не утихает. Какая бы не крутилась суета, каким бы громким ни был шум вокруг…

Я верю, что смерти нет. Я надеюсь, что ему сейчас тепло, легко и свободно. Что он видит всю эту лавину любви, уважения, благодарности в свой адрес. Что его прекрасные темные глаза лучатся ребячьей радостью от каждого искреннего слова, от каждого цветка на Мосту.

Я надеюсь, что мне удастся дожить до тех времен, когда тьма отступит. Когда снова подует ветер свободы и добра, когда и в нашей безумной стране победит правда. И все увидят, каким он был. Я всем расскажу о нём…

И будет Немцов мост. И будет вечная, солнечная память на все времена…

Я надеюсь, Бог позволить мне встретиться с ним однажды. Там, где нет лжи, смерти, боли. Обнять и сказать спасибо. Кажется, я буду плакать и говорить глупости, а он будет шутить и смеяться… И его темные, умные глаза будут сиять…

Ольга Лехтонен